-21-

- Вот так всё и было, - закончила Лера и взмахнула рукой, отгоняя повеявший из прошлого тошнотворный запах паленого. – Смешно… я надеялась, что пяти таблеток за глаза хватит, а меня полгода выхаживали в больнице, и полгода я мечтала вскрыть себе вены. Когда уже выписывалась, врач сказал мне, что на них обоих… на Макса и на Виктора завели уголовное дело. Не знаю, как это получилось. Может быть, бригада «скорой» составила заявление, или Лариса… ну, жена Виктора обратилась в милицию. Но вряд ли это была она.
- Бедная моя девочка… - сказал Игорь, глядя в асфальт.
- Сейчас это по-дурацки звучит: наглоталась болеутоляющих и поехала домой, к муженьку под горячую руку. А тогда всё получалось только так. Деться некуда. Подруг у меня не было, до однокурсниц не дозвонишься, да и зачем я им? В милицию идти – на смех поднимут: типа, вот шавка, мало что налево гуляет, так ей еще и мужа подставить надо. И я подумала: будь что будет. Может быть, сорвёт на мне злость… и простит. А он… а они уже вдвоем меня ждали, и Макс… и Виктор. Макс один бы со мной справился, но ему неудобно было, и Виктор помогал. Держал меня, чтобы не вырывалась… Но «скорую» мне вызвал Максим, что-то проснулось в нем, наверное, когда увидел, сколько крови из меня натекло… Когда суд был, он всё на себя принял, и Виктору срок условный дали. Единственное, что меня по-настоящему радует – что я больше ни того, ни другого не встречала…
Сотченский подумал о своём экс-помощнике. Условный срок за нанесение особо тяжких телесных повреждений. Виктор козырял судимостью так, словно мотал десятку от звонка до звонка и был при этом паханом. Тесть называл его «шелупонь». И еще он подумал, что Лера, кажется, разошлась со своим «секретиком» в его офисе на какой-то жалкий месяц…
Надо достать из сейфа ксиву Виктора с фотографией и сжечь. Не надо Лере знать об этом.
- Ну так как же, дорогой, - напомнила о себе Лера. – Ты всё еще не согласен, что мне позволено тебя простить? Мне и только мне.
- Холодно здесь, - сказал ей Сотченский. Улыбнуться не смог. – Пойдем греться… милая.
- Пойдем.

***

Ничто не влечет за собой более скверных последствий, чем необдуманные действия.
Приставляя к голове Алисы дуло пистолета, Виктор хотел сломать эту дрянь, посмевшую не сломаться при первом его грозном взгляде, позволившую себе ТАКОЙ тон, да еще и опустившую его ниже плинтуса – причем играючи, походя.
Чего он вовсе не хотел, так это стрелять в нее.
Всё, что требовалось – чтобы дрянная баба сдалась. Чтобы до нее дошло – с ней не шутки шутят.
Но политика морального давления дала вторую осечку за этот рейс – только еще и погромче первой.
С видимой брезгливостью Алиса взяла бывшего спецназовца за запястье, а пальцы другой руки положила на ствол «Стечкина». Этому приему она еще в детстве научилась у отца, который говаривал: «Если достал волыну, надо стрелять, а если не стреляешь – значит, лох». Виктор еще не до самого дна осознал всю глубину своей ошибки, когда Алиса быстро крутанула ствол от себя, выломав ему сустав указательного пальца.
- Сука!!! – завопил Виктор и выпустил оружие. Мгновенно переставший сгибаться и утративший чувствительность палец ударился о спусковой крючок, и пуля прошила подголовник левого пилотского кресла. Летчик умер, нажимая на панели кнопку отключения автопилота: ему раздробило затылок, и он навалился грудью на ремни безопасности, а в оверхед хлестнула густая кровавая струя.
- Ни хрена себе… - пробормотала Алиса, беря поудобнее «Стечкин». – Да не ори ты так, - рассеяно добавила она и выстрелила Виктору в грудь.
«Молодец, Алисочка, - сказала она себе. – Ты только что завалила двоих, и каждый умел управлять самолетом».
Сессна едва заметно покачнулась и продолжала лететь прямо, но уже с небольшим кренением на правое крыло: автопилот выставил триммеры рулей в оптимальные положения. Но теперь было достаточно слабого турбулентного потока, чтобы нарушить равновесие.
Алиса перелезла через вытянутые ноги спецназовца и заняла кресло справа от пилота. Оглядела приборы, клавиши, тумблеры. «Черт, ну что же здесь так темно?!» - выругалась она.
Правый крен увеличился. Алиса схватилась за «рога» штурвала и толкнула колонку в противоположную сторону. Ей показалось мало, и она наклонила штурвал до упора. Линия горизонта, очерченная окраинными огнями недосягаемой Москвы, наклонилась за лобовым стеклом. А потом исчезла. Ушла под капот.
Кабину заполнил писк сигнала: предупреждение о выходе на критический угол атаки. Штурвал затрясся, и Алиса отдернула от него руки. Сессна описала полукруг, пересекла свой инверсионный след, и, траурно свистя моторами, стабилизатором вниз устремилась к земле.
Ничто не влечет за собой последствий более скверных, чем неумелые движения штурвалом. Самолет валился на лес.
Алиса закричала.
Самым последним, что она увидела в своей жизни, была стрелка радиовысотомера, остановившаяся на цифре «ноль».
Дальнейшее она видела уже после жизни.
Удар еще кроил ее тело на неровные полосы, мешая их с лоскутьями одежды и осколками стекла, а она – больше не принадлежа ни своему телу, ни тому, что было одето на нем – погрузилась в рыхлую почву и понеслась в недра земли. Неведомая сила влекла ее туда, где мерцала во мраке алая точка – смотровое окно в ад.
Но она всё еще могла кричать.
Речевой самописец фиксировал ее крик до тех пор, пока в нем не запуталась плёнка…

***

А в той части города, что опрокинулась под капот Сессны россыпью света, двое шли по темному тротуару, возвращаясь домой. И у одной на спине и на руках выше локтя были вырезаны разогретым на конфорке ножом слова: «Позор нашего КВД! Шлюха. Подстилка» и «ВНИМАНИЕ: Б/У!», а у второго на душе пламенел нездешним огнем выжженный приговор «Убийца и предатель», но они были вместе, и это притупляло боль.
Перед пешеходным переходом они взялись за руки, и тень проклятия, бесшумно кравшаяся следом за ними, шмыгнула через арку в глухой двор. В один из странных московских дворов, где даже пьяные компании стараются не задерживаться подолгу, и где собираются такие вот тени. Тени несбывшихся проклятий. Лунными ночами можно увидеть, как они хороводят на истертых временем стенах…

Но лучше на это не смотреть.


Doff@