руская языка

[Demige]

Перед нами стол. На столе стакан и вилка. Что они делают? Стакан стоит, а вилка лежит. Если мы воткнем вилку в столешницу, вилка будет стоять. Т.е. стоят вертикальные предметы, а лежат горизонтальные?
Добавляем на стол тарелку и сковороду. Они вроде как горизонтальные, но на столе стоят. Теперь положим тарелку в сковородку. Там она лежит, а ведь на столе стояла.
Может быть, стоят предметы готовые к использованию? Нет, вилка-то готова была, когда лежала.
Теперь на стол залезает кошка. Она может стоять, сидеть и лежать. Если в плане стояния и лежания она как-то лезет в логику «вертикальный-горизонтальный» , то сидение - это новое свойство. Сидит она на попе.
Теперь на стол села птичка. Она на столе сидит, но сидит на ногах, а не на попе. Хотя вроде бы должна стоять. Но стоять она не может вовсе. Но если мы убьём бедную птичку и сделаем чучело, оно будет на столе стоять.
Может показаться, что сидение - атрибут живого, но сапог на ноге тоже сидит, хотя он не живой и не имеет попы. Так что, поди ж пойми, что стоит, что лежит, а что сидит.
А мы ещё удивляемся, что иностранцы считают наш язык сложным и сравнивают с китайским.

(С)

[forvard]

В этом году ещё не было.

[Hunter]

А в каком было?

[Andrezzz]

в 2012м

[joke_l]

Так это Tos сочинил? В его теме нет ссылки на репост.)

[Tos]

Об этом меня и тогда попрекнули.
Но в свою защиту хочу сослаться на подпись.

[joke_l]

Пришлось заглянуть в профиль. Ок

[Servus]

Баян конечно. Но конечно все в точку.

[e-mike]

Тоже баян. Но тоже о языке:

[Servus]

Иванов был несомненно крут!

[pub]

по диагонали просматривал новости, обратил внимание на одно высказывание: "«Она (программа строительства ледоколов. — РБК) может сдвигаться чуть-чуть «вправо», растягиваться. Связано это со многими причинами: не только с недостатком бюджетного финансирования, но и с необходимостью использовать определенный объем работы в северных морях по готовности соответствующих проектов», — пояснил тогда президент." вспомнил статью, отчего же вправо а не влево (горизонтально), а не вверх или вниз)

Как язык влияет на мышление
Лера Бородицки [Lera Boroditsky] - доцент факультета психологии, нейронауки и символических систем Стэнфордского университета. Она исследует, как язык, на котором мы говорим, влияет на наше мышление.

Люди взаимодействуют друг с другом на головокружительно огромном количестве языков, которые отличаются друг от друга немыслимым количеством нюансов. Формирует ли язык, на котором мы общаемся, наш образ мира, наше мышление, наш образ жизни? Мыслят ли люди по-разному только лишь потому, что говорят на разных языках? Мышление полиглотов – остаётся ли оно неизменным, когда они переходят с языка на язык?
Эти вопросы соприкасаются едва ли не со всеми основными предметами полемики в науке о сознании. Их обсуждают философы, антропологи, лингвисты и психологи, они оказывают заметное влияние на политику, религию и право. Но если не принимать в расчёт постоянные дебаты, приходится признать, что эмпирических работ на эту тему до недавнего времени появлялось очень мало. Долгое время гипотеза, что язык формирует сознание, считалась в лучшем случае неверифицируемой, а в худшем – и гораздо более частом – попросту ошибочной. Исследования моей лаборатории в Стэнфордском университете и в Массачусетском технологическом институте помогли иначе посмотреть на этот вопрос. Мы собирали данные по всему миру: в Китае и в Греции, в Чили и в Индонезии, в России и в Австралии. И вот что нам удалось понять: действительно, люди, говорящие на разных языках, и мыслят различно. Даже незначительные мелочи грамматики способны оказать глубокое воздействие на наше мировоззрение исподволь. Речь – уникальный человеческий дар, основополагающий для самого опыта бытия человеческого. Оценка его роли в становлении нашего сознания поднимает нас на ступень выше в понимании самой природы человека.
Я часто начинаю курс лекций с вопроса в зал: какую когнитивную способность вы больше всего боитесь потерять? Большинство отвечает: зрение. Некоторые выбирают слух. Иногда остроумная студентка заявляет, что боялась бы потерять чувство юмора или чутьё на моду. Практически никто не отвечает спонтанно: «Мне было бы страшно потерять речь, язык». Но даже если некто лишится зрения либо слуха, или даже родиться без него вполне широкий социальный опыт получить эта потеря не помешает. Незрячие и неслышащие могут дружить, получать образование, трудиться, обзаводиться семьёй? Но те, кто не владеет речью – каково их существование? Обретут ли они друзей? Сумеют ли выучиться, найти работу? Создадут ли семью? Язык - настолько фундаментальная часть нашего опыта, настолько глубинная составляющая человеческого бытия, что сложно представить себе жизнь без языка. Но что есть язык: орудие выражения мысли или нечто, эти мысли формирующее?
Абсолютное большинство вопросов о количестве и качестве влияния языка на образ мышления начинается с того банального наблюдения, что языки отличаются один от другого. И ещё как отличаются! Рассмотрим гипотетический (весьма гипотетический) пример. Предположим, вы хотите сказать: "Bush read Chomsky's latest book." [Буш прочёл/прочла последнюю книгу Хомски (Наум Хомски – знаменитый американский лингвист)]. Сосредоточимся вначале на глаголе "read." Коль скоро мы говорим по-английски, произношение "read" зависеть от времени глагола – мы должны произнести не «рид», а «ред». А например, в индонезийском языке не нужно, да и невозможно, изменять глагол по временам. Если же мы возьмём русский, то придётся изменять наш глагол «читать» не только по временам, но и по родам. Если в предложении речь идёт о Лауре Буш, то мы должны сказать «Буш прочла», а уж если произведение Хомски осилил сам Джордж Буш, то придётся сказать «Буш прочёл». Более того, русский язык изменяет глагол и по видам, то есть даёт им возможность указывать на полноту или, напротив, неполноту действия! В ситуации, когда Джордж Буш одолел только часть книги, и в ситуации, когда книга прочитана им от корки до корки, необходимо воспользоваться разными формами глагола «читать». В турецком языке требуется включать в глагол то, как именно вы получили информацию. Одна форма применяется, если вы собственными глазами видели, как Джордж Буш читал Хомски, и совершенно другая – если вы об этом прочли, услыхали где-то и даже если вам рассказал об этом сам Джордж Буш.
Очевидно, языки требуют от своих носителей разного. Но значит ли это, что говорящие на разных языках по-разному воспринимают мир и мыслят его? Те, кто говорит, по-английски, по-индонезийски, по-русски и по-турецки, различаются в приложении внимания, классификации и запоминании своего опыта только лишь потому, что говорят на разных языках? Для некоторых учёных ответ на этот вопрос очевиден. Они восклицают: да вы только посмотрите на то, как именно люди говорят! Нет никаких сомнений, те, кто говорит на разных языках не могут не обращать внимание на разные вещи и кодировать по-разному одни и те же послания.
Только лишь потому, что отличаются языки.
Другая сторона баррикад, вместе с тем, не считает отличия в манере говорить сколько-нибудь убедительными. Все наши лингвистические доказательства недостаточны, они дают только малую часть доступной информации. Тот факт, что англоговорящие не вкладывают в глагол ту же информацию, что русскоговорящие либо турецкоговорящие, ещё не означает, что англоговорящие не обращают внимания на то, что актуально для русскоговорящих и турецкоговорящих. Это лишь означает, что англоговорящие об этом не говорят. Вполне возможно, что все жители Земли думают одинаково, подмечают одни и те же нюансы, но по-разному о них говорят.
А те, кто верует в кросс-лингвистические различия, считают, что все не в состоянии одинаково реагировать на одни и те же вещи. Если бы это было так, изучать другие языки было бы несложно и приятно. К сожалению, изучение нового языка (особенно далёкого от тех, что нам известны) – это всегда нелегко. Приходится обращать внимание на новый, отличающийся от привычного набор отличительных особенностей. Будь то нюансы бытия в испанском, очевидности в турецком или вида глагола в русском, изучение этих языков требует большего, чем зубрёжка словаря – пристального внимания к совершенно определённым вещам, которые позволяют получить необходимую информацию и включить её в свою речь.
Эти априорные аргументы в споре, формирует ли язык мышление, ходили по кругу столетиями. Одни утверждали: не может язык не формировать мышление, а другие спорили: наоборот, не может язык формировать сознание. Не так давно моя исследовательская группа и некоторые другие нашли способы эмпирически проверить ключевые гипотезы этой вековой полемики, и получили изумительные результаты. Вместо того, чтобы спорить, что должно являться истиной или не может являться истиной, предлагаю установить истину экспериментально.
Итак, я приглашаю вас в Пормпураау [Pormpuraaw], небольшое поселение австралийских аборигенов на севере континента, у западного побережья Кейп-Йорка. Послушаем вместе, как народность, говорящая на языке Куук Таайорре [Kuuk Thaayorre], определяет расположение в пространстве. Вместо слов, обычных для европейских языков - левый, правый, назад, вперёд - определяющих пространство относительно наблюдателя, они, как и многие другие коренные жители Австралии, употребляют терминологию сторон света: севернее, южнее, на восток, на запад. [L. Boroditsky et al. "Sex, Syntax, and Semantics," in D. Gentner and S. Goldin-Meadow, eds., Language in Mind: Advances in the Study of Language and Cognition (Cambridge, MA: MIT Press, 2003), 61–79]. Причём названия сторон света употребляются во всех ситуациях, даже когда «у тебя на юго-восточной ноге сидит муравей » или «надо передвинуть кружку немножко северо-северо-западнее». У этой особенности есть вполне очевидное последствие: либо ты ориентируешься в сторонах света постоянно, либо не можешь общаться. Обычное приветствие на языке Куук Таайорре: «Куда ты идёшь?», а ответ – что-либо наподобие «На юго-юго-восток, недалеко» А если со стороной света вам не определиться, простым «Приветик» вы всё равно не отделаетесь.
Результатом становится яркое различие в способности к ориентированию и представлениям о пространстве между носителями языков, опирающихся на абсолютное положение в пространстве (например, Куук Таайорре), и носителями языков, опирающихся на положение вещей относительно говорящего (например, английского) [Levinson, Space in Language and Cognition: Explorations in Cognitive Diversity (New York: Cambridge University Press, 2003).] Проще говоря, те, кто общается на языках вроде Куук Таайорре гораздо лучше англоговорящих ориентируются в пространстве и отслеживают своё местоположение, даже в незнакомых местах и неизвестных помещениях. И помогает им – фактически, принуждает их – не что иное, как язык. Натренировав внимание определённым образом, носители языка Куук Таайорре показывают результаты в ориентировании, которые, как кажется, за пределами сил человеческих. А поскольку пространство – фундаментальная сфера мышления, различия в образе мыслей на этом не заканчивается. Основываясь на представлениях о пространстве, человек строит более сложные, более абстрактные образы. Репрезентации времени, числа, звукоряда, отношений родства, морали, эмоций зависят от того, как мы представляем себе пространство. Так что, если Куук Таайорре иначе мыслят пространство, мыслят ли они по-другому, допустим, время? Чтобы проверить эту гипотезу я с Элис Гэби, моей сотрудницей, отправились в Пормпураау.
Итак, мы провели эксперимент: выдавали испытуемым наборы картинок, которые изображали некую временную последовательность: например, взросление человека, рост крокодила, поедание банана Задачей испытуемых было расположить картинки в порядке времени. Мы тестировали каждого по два раза, и целью тестирования было установить направление выкладывания. Если вы попросите англоговорящих выложить временную последовательность, они разложат карточки от прошлого к будущему, слева направо. Те, кто говорит на иврите, скорее выложат карточки справа налево, показывая тем, что направление письма играет здесь важную роль. [B. Tversky et al., “ Cross-Cultural and Developmental Trends in Graphic Productions,” Cognitive Psychology 23(1991): 515–7; O. Fuhrman and L. Boroditsky, “Mental Time-Lines Follow Writing Direction: Comparing English and Hebrew Speakers.” Proceedings of the 29th Annual Conference of the Cognitive Science Society (2007): 1007–10.] А народности вроде Таайорре, которые не пользуются словами «левое» и «правое»? Как они будут поступать?
Таайорре выкладывали карты слева направо не чаще, чем справа налево, и от себя не чаще, чем к себе. Но их раскладка не была случайной; существовал определённый паттерн, весьма отличающийся от паттерна англоговорящих. Вместо того чтобы выложить изображения справа налево, они выкладывали их… с востока на запад. Таким образом, если они сидели лицом к югу, карточки ложились слева направо, если лицом к северу – справа налево, если лицом к востоку – по направлению к себе, и так далее. И это притом, что мы никогда не сообщали испытуемым, в какую сторону лицм они сидят. Таайорре уже это знали (гораздо лучше, чем я), но и спонтанно использовали пространственную ориентацию, чтобы продемонстрировать свои представления о времени.
Представления человека о времени различаются в зависимости от языка, на котором человек говорит и мыслит. Англоговорящие нередко говорят о времени, применяя горизонтальные пространственные метафоры (допустим, «лучшее впереди» или «худшее позади»). А вот китайскоговорящие для времени используют вертикальные метафоры (будущий месяц называется нижним, а прошлый - верхним). Подтверждено, что китайскоговорящие значительно чаще говорят о времени «вертикально», чем англоговорящие. Но значит ли это, что китайскоговорящие значительно чаще думают о времени «вертикально», чем англоговорящие? Проведём несложный мысленный эксперимент. Я встаю напротив вас, указываю на некую точку в пространстве и говорю: «Эта точка – сегодня. Где бы вы расположили завтра?» Отвечая на этот вопрос, носители английского языка почти всегда располагают «завтра» на горизонтальной линии с «сегодня». Однако китайскоговорящие часто указывают вертикально: в семь-восемь раз чаще, нежели англоговорящие [L. Boroditsky, "Do English and Mandarin Speakers Think Differently About Time?" Proceedings of the 48th Annual Meeting of the Psychonomic Society (2007): 34.].
Даже базовые аспекты восприятия могут подвергаться влиянию языка. Для примера, англоговорящие предпочитают говорить о времени в терминах длины («короткий разговор», «наша встреча затянулась»), в то время как испаноговорящие и грекоговорящие используют термины количества: «много времени», «большое время», «малое время», а не долгое или короткое. Наше исследование такой базовой когнитивной способности, как оценка длительности события, демонстрирует: испытуемые, говорящие на разных языках, различаются и по параметрам, связанным с метафорикой их родного языка. (К примеру, если просят оценить длительность, англоговорящие англоговорящих легче сбить с толку информацией, которая связана с дистанцией: например, если линия большей длины задерживается на экране дольше, чем более короткая. При этом грекоговорящих испытуемых легче сбить с толку критерием величины, когда на экране дольше задерживается более полный контейнер. [D. Casasanto et al., "How Deep Are Effects of Language on Thought? Time Estimation in Speakers of English, Indonesian Greek, and Spanish," Proceedings of the 26th Annual Conference of the Cognitive Science Society (2004): 575–80.]
Тогда возникает важный вопрос: эти различия спровоцированы именно языком общения или каким-то другим аспектом культуры? Разумеется, что судьбы людей, говорящих по-английски, по-китайски, по-гречески, по-испански и на Куук таайорре различаются в мириадах аспектов и нюансов. Откуда же нам известно, что именно язык создаёт различия в их мышлении, а не какой-либо другой культурный аспект?
Существует лишь один способ ответить на этот вопрос: научить экспериментальную группу новому языку и исследовать, как новые знания повлияли на ход их мышления. В нашей лаборатории носители английского языка обучаются методикам описания времени, характерным для других языков. В одном подобном исследовании англоговорящих испытуемых обучали использовать для описания длительности метафоры, связанные с размером (как в греческом), чтобы описывать длительность (как в греческом языке, где вполне в ходу шутки вроде «фильм длинный, как сопля») или «вертикальные» метафоры для описания хода времени, как в китайском. С того времени, как англоговорящие научились говорить о времени в этих метафорах, их система когнитивных представлений становится похожей на систему представлений китайскоговорящих или грекоговорящих. Это позволяет предположить, что языковые шаблоны могут играть каузальную роль в создании мыслительных конструкций. [Ibid., "How Deep Are Effects of Language on Thought? Time Estimation in Speakers of English and Greek" (in review); L. Boroditsky, "Does Language Shape Thought? English and Mandarin Speakers' Conceptions of Time." Cognitive Psychology 43, no. 1(2001): 1–22.] На практике это означает, что, изучая новый язык, мы обретаем не только новый способ изъясняться, но исподволь осваиваем и новый способ мыслить. Если отвлечься от абстрактных концепций вроде пространства и времени, языки глубоко отличаются друг от друга даже в базовых аспектах зрительного восприятия – например, описания цвета. У разных языков палитра заметно отличается. В некоторых языках названий цветов значительно больше, чем в других, да и классификация цветов нередко не совпадает, и границы цветовых обозначений в различных языках не пересекаются.
Чтобы проверить, как различия в цветовой терминологии приводят к различиям в восприятии цвета, мы сравнили способность русскоговорящих и англоговорящих различать оттенки цвета blue. По-русски нет одного слова, которое обозначало бы ту совокупность оттенков, которую англоговорящие именуют "blue." Любой русский чётко различает синий и голубой цвета, тогда как для англичан это более светлые и более тёмные оттенки одного и того же blue. Означает ли это разграничение, что «синие» оттенки blue русскоговорящим легче отделить от «голубых» оттенков, чем носителям других языков? Да, опыт показывает, что это именно так и есть. Русскоговорящие быстрее различают свои синий и голубой, называющиеся по-русски разными словами, чем англоговорящие, которые все эти оттенки именуют одним словом: "blue". Никакой разницы во времени реакции англичане не демонстрируют.
В дальнейшем преимущество русского языка исчезло, потому что испытуемых попросили выполнить задание вербального вмешательства (параллельно с различением цветов читать вслух строку цифр). Зато когда вмешательство было не вербальное, а пространственное (запоминание некого визуального паттерна), русскоязычные испытуемые преимущество сохранили. Потеря преимущества при выполнении вербального вмешательства свидетельствует, что именно речь, вербальное поведение вовлечено в самые основные суждения восприятия – и язык сам по себе создаёт разницу в восприятии между носителями русского и английского языков.
Когда русскоговорящие испытуемые не имеют нормального доступа к речи, выполняя задание вербального вмешательства, значимые различия между русскоговорящими и англоговорящими исчезают.
Даже те языковые нюансы, которые на первый взгляд кажутся незначительными, оказывают далеко идущее воздействие на наше восприятие мира. Возьмём грамматический род. В испанском и других романских языках имена существительные принадлежат либо к женскому, либо к мужскому роду. Многие другие языки разделяют существительные на несколько разных родов (грамматический род в этом контексте будет означать нечто вроде класса или типа). К примеру, в некоторых языках Австралии шестнадцать родов, включая классы охотничьего оружия, псовых, светящихся вещей, или – вспомним знаменитую книгу лингвиста-когнитивиста Джорджа Лакоффа - "женщин, огня и опасных вещей".
Что значит для языка иметь категорию рода? В первую очередь это подразумевает, что слова, относящиеся к разным родам, грамматически изменяются по-разному, а слова, относящиеся к одному и тому же роду, грамматически изменяются одинаково. Требования языка могут изменять по родам местоимения, окончания наречий и глаголов, причастия, числительные и так далее. Приведу такой пример: чтобы сказать по-русски "my chair was old", то есть «мой стул был старый», вы должны привести и местоимение, и глагол, и прилагательное в согласие с родом существительного «стул», мужским. То есть использовать слова «мой», «был», «старый» - слова мужского рода. В мужском роде следует говорить и о живом существе мужского пола, например: мой дед был старый. А если, вместо того, чтобы говорить о стуле, мы упомянем кровать, которая по-русски женского рода, или о вашей бабушке, то придётся использовать женский род: моя, была, старая.
Неужели мужской род слова «стул» и женский род слова «кровать» заставляют русскоговорящих воспринимать стулья в какой-то мере похожими на мужчин, а кровати – в какой-то мере похожими на женщин? Оказывается, да. В одном из наших исследований мы предлагали немецкоговорящим и испаноговорящим испытуемым описать предметы, которые в немецком и испанском относились к различному роду. И что же? Полученные описания разнились согласно грамматическому полу. Например, в описании ключа – а это слово по-немецки мужского рода, а по-испански женского – немецкоговорящие выбирали эпитеты наподобие «твёрдый», «тяжелый», «зубчатый», «железный», «с бородкой», «полезный». В то же самое время испаноговорящие предпочитали прилагательные вроде «золотой», «вычурный», «небольшой», «милый», «блестящий», «крошечный». Чтобы дать описание моста, по-немецки женского рода, а по-испански мужского, немецкоговорящие употребляли слова «красивый», «элегантный», «хрупкий», «мирный», «изящный», «стройный», а испаноговорящие: «большой», «опасный», «длинный», «могучий», «тяжелый», «возвышающийся». Даже если опрос проводился по-английски, на языке, лишённом категории рода, общая картина оставалась той же. Результаты подтвердились и на нелингвистических заданиях, в частности, на поиске сходства между двумя рисунками. Таким образом, следует признать, что аспекты языка как таковые сами влияют на образ мышления носителей языка. Обучение англоговорящих испытуемых новым грамматическим системам рода влияет на репрезентацию тех или иных объектов в той же мере, в какой это обучение влияет на немецкоговорящих и испаноговорящих испытуемых. Очевидно, даже малейшие грамматические случайности, как, например, произвольное приписывание существительному того или иного рода, может воздействовать на представления о совершенно конкретных предметах [L. Boroditsky et al. "Sex, Syntax, and Semantics," in D. Gentner and S. Goldin-Meadow, eds., Language in Mind: Advances in the Study of Language and Cognition (Cambridge, MA: MIT Press, 2003), 61–79.]
Нет необходимости подтверждать этот эффект в лаборатории; достаточно взглянуть собственными глазами на, скажем, галерею изобразительного искусства. Посмотрите на персонификации, то есть способы, которыми абстрактным понятиям: смерти, греху, победе, времени – придавался человеческий образ. Как же художник определяет, какого пола должны быть смерть или время? Как выяснилось, в 85% случаев выбирать ему не приходится; половая принадлежность абстрактного понятия предрешены его грамматическим родом на языке художника. Так, например, немецкие художники чаще изображают смерть в мужском обличье, в отличие от русских, более склонных рисовать смерть как женщину.
Сам факт того, что грамматические особенности, такие, как, например, род, могут оказывать воздействие на наш мыслительный процесс, потрясает воображение. И до чего настойчивы эти причуды: так, грамматический род касается всех существительных, а значит, влияет на то, как носители языка мыслят обо всем, что может быть обозначено существительными. То есть обо всех объектах видимого и невидимого мира!
Я привела несколько примеров, как язык формирует наши представления о пространстве, времени, цветах и предметах. Другие исследования касаются того, как особенности языка влияют на истолкование событий, восприятие причинно-следственных отношений, концентрацию внимания, осознание физической реальности, ощущение и переживание эмоций, ожидания от окружающих людей, рискованное поведение, и даже на выбор профессии или супруга. [L. Boroditsky, "Linguistic Relativity," in L. Nadel ed., Encyclopedia of Cognitive Science (London: MacMillan, 2003), 917–21; B. W. Pelham et al., "Why Susie Sells Seashells by the Seashore: Implicit Egotism and Major Life Decisions." Journal of Personality and Social Psychology 82, no. 4(2002): 469–86; A. Tversky & D. Kahneman, "The Framing of Decisions and the Psychology of Choice." Science 211(1981): 453–58; P. Pica et al., "Exact and Approximate Arithmetic in an Amazonian Indigene Group." Science 306(2004): 499–503; J. G. de Villiers and P. A. de Villiers, "Linguistic Determinism and False Belief," in P. Mitchell and K. Riggs, eds., Children's Reasoning and the Mind (Hove, UK: Psychology Press, in press); J. A. Lucy and S. Gaskins, "Interaction of Language Type and Referent Type in the Development of Nonverbal Classification Preferences," in Gentner and Goldin-Meadow, 465–92; L. F. Barrett et al., "Language as a Context for Emotion Perception," Trends in Cognitive Sciences 11(2007): 327–32.]. Взятые вместе, эти результаты демонстрируют, что языковые процессы вторгаются в фундаментальные области сознания, бессознательно приводя нас от базовых концепций восприятия и познания к самым возвышенным абстрактным построениям и жизненно важным решениям. Речь занимает центральное положение в нашем опыте человеческого существования, и тот язык, на котором мы говорим, создает пути нашего мышления, мировосприятия, бытия.

[Роман1]

Кто нибудь это осилил?))

[Servus]

Кто нибудь это осилил?))

Нет...

[Demige]

Интересно, но читать очень не удобно.

[pub]

Интересно, но читать очень не удобно.

ну это да. никак не отформатировать(. в сети есть.
видео проще воспринимается конечно

[forvard]

Не интересовался, как у израильтян или арабов, а в американских-европейских-китайских программах типа MSProject диаграмма Ганта идёт слева направо. Соответственно, отчеты-презентации по ходу проектов берутся схожим образом, отсюда и озвучивание растяжения или сдвига "вправо", потому что именно это заказчик и видит.

[Shvedka]

Баян, это да Но хороший баян
А я тут вот недавно еще обнаружила пробел у себя в знаниях: вот есть слово "фата". Ну, для тех, кто забыл, - это такая штука, которая на голову невесте надевается
Вот глядите: одна фата, две фаты, три фаты, четыре фаты. А пять?
Не гуглила еще, зуб даю Как быть с пятью "фатами" в родительном падеже и множественном числе?

[Tos]

Фат. Это же очевидно.

[Shvedka]

Пруф дай?

Я полезла-таки на "Грамота.ру", но и тут ответа нет про родительский падеж множественного числа.

[Tos]

По правилам русского языка должно быть фат. Фата не относится к исключениям. Просто множественное число родительного падежа звучит непонятно, поэтому как правило не используется и заменяется другими производными. «Фата, пять штук.».
Видимо больше четырёх невест ещё никто в загс одновременно не приводил.